Начало

(часть 18)

Обобществление имущества

Вскоре после принятие власти большевиками начались конфискации имущества состоятельных людей. У советов, находящихся в 1918 году полностью во власти большевиков, были большие финансовые проблемы. Поэтому большевистский совет прибег к конфискации имущества. Одна из историй того времени описывается в рассказе одного из членов совета, уже упомянутого ранее Н.Д.Голуба:

Конфискации крупных хозяйств кулаков и баев в то время не проводилось, а ограничения кулацких и бай-манапских хозяйств велись с первых же дней. Дело в том, что финансовое положение Советов было очень тяжелым. Периодически, чаще всего в ответ на разные выступления буржуазии в центре и на местах, Совет выносил решение об обложении буржуазии контрибуцией. Составлялись персональные списки, против каждой фамилии проставлялась сумма контрибуции. Обычно сумма контрибуции вносилась прямо в кассу Совета.

Примером плохой финансовой политики в области денежно-валютных резервов и девальвации валюты служит и следующий график:

В период 1917-1922 гг. дошло почти к 190-кратной девальвации (19 000 %).

Диаграмма 1. Курс валют в России (рублей за один доллар)

Источник: http://www.opoccuu.com/kurs.htm.

Конфискация имущества все же не обошла и простых крестьян. Члены Совета были очень недальновидны: отобрав у крестьян их главные орудия труда, они привели всю страну в кратчайший срок к абсолютному экономическому коллапсу и массовому голоду.

Герман Янтцен. После уборки урожая нам послали очень строгие приказы отдать все излишки, а также то, что принадлежит государству. Нам надо было все отвезти в Александровку, которая была от нас в 35 км. Это был для нас, крестьян, страшный удар, но мы ничего с этим сделать не могли. Вскоре представители власти явились сами и забрали у нас плуги, бороны, косилки и много телег.

Кроме того, в нашем районе (округе) в течение каждых трех месяцев проходили выборы. Никто из выбранных не имел права отказаться, так как потом его начинали называть контрреволюционером, монархистом и обращаться с ним соответствующим тому образом. Однажды на несчастье во время таких выборов был выбран я: мне дали столько голосов, что я стал союзником главного комиссара. Главный комиссар по фамилии Сорока был раньше военнопленным в городе Галич. Он был неплохим человеком, чистый коммунист, оставшийся в России, но он очень любил выпить. Мне пришлось с ним работать в районном совете, поэтому все это время мне надо было находиться в сельсовете. По вечерам я ходил в старые кварталы, где я мог разговаривать с моими друзьями – мусульманами о более серьезных вещах, чем все несчастья, случившиеся с нашей страной.

Почти каждый день в комиссариате проходили совещания, все районные делегаты должны были принимать в них участие. По инструкции, пришедшей из Москвы через Ташкент, мы быстро принимали новые решения. Как я уже говорил, нас было 5% против 95% мусульман. Последние ранее притеснялись царским режимом, и теперь были настроены враждебно. Большевики дали им большую свободу, почти все стали членами партии, поэтому они могли руководить и на других местах. Для них было вполне естественно, что они будут мстить своим бывшим господам.

Мы с Сорокой часто оказывались в очень сложном положении, так как они часто принимали множество неразумных и ненужных решений. Образованные мусульмане держались больше стороной и с большевистской партией они не хотели иметь ничего общего.

Мусульмане большинством голосов принимали решения по своим вопросам, пользуясь сильной поддержкой солдат, вернувшихся с фронта. После возвращения с фронта все солдаты были очень разозлены и разочарованы. Многие из них стали писарями в тех канцеляриях, где сидели руководители-мусульмане.

Как, в действительности, выглядело «добровольное сотрудничество» описывают те непосредственные участники совершенно по-разному:

Герман Янтцен. Осенью из Москвы пришел закон об экспроприации и к нему приказ, чтобы каждый народный представитель этот закон подписал. Итак, всех делегатов опять собрали вместе и заранее предупредили, что отныне нет больше слов «мое» и «твое». В собрании делегатов новый закон положили для подписания. Большинство согласились. Но я воспротивился, и председатель потребовал от меня объяснения. Я встал и сказал: «У нас в селе есть сосед, который двадцать лет назад бедным приехал из России в Туркестан молодым человеком с женой и двумя детьми. Все это время он тяжело работал и приобрел немного земли. Если я подпишу закон, тогда я заберу собственность этого человека. Значит, я должен себя спросить: к чему этот человек все эти годы работал? При этом он – настоящий революционер. И таких случаев, как этот, очень много. Ведь Ленин говорил нам, что большевики должны заботиться о пролетариате и поддерживать его. Поэтому я не могу подписать этот закон».

Тогда все делегаты закричали на меня: «Долой его! Долой делегата Янтцена! Он – контрреволюционер, он – монархист, капиталист». Другие кричали: «И он еще как миссионер перетянул некоторых наших людей из мечети в свое учение…» и т. д.

Я встал и оставил зал. В своей квартире я сразу лег спать, потому что было уже поздно. Через пару часов меня разбудили стуком в дверь. Я встал и спросил, кто там. Мне ответил знакомый голос Ибраимова, председателя коммунистической партии мусульман, который был одновременно председателем ГПУ, очень грамотный татарин и мой хороший друг. Он сказал: «Дорогой друг Янтцен, как неразумны вы были сегодня, что не подписали закон об экспроприации! Знаете, что потом произошло? После заседания меня вызвали в Отделение по «важному вопросу». Когда я пришел, то услышал, что речь идет о вас. Было решено убрать вас с дороги и притом через расстрел. Завтра в 7 часов придут солдаты, чтобы забрать вас. Сам я, конечно, ничего не мог сделать. Но как старый друг, который часто бывал в вашем доме и ел хлеб и соль, я должен вас предупредить. Я это делаю по закону мусульманского гостеприимства и свободен от вашей крови. Я вас предупредил. Вот ваша лошадь и вот седло. У вас еще есть время бежать. Поэтому, вперед! Пусть Аллах будет с вами и защитит вас. До лучших времен, чем сейчас». С этими словами он исчез.

Я быстро оседлал коня, поехал еще к моему коллеге сказать, что случилось, не называя по имени того, кто меня предупредил, и передал ему печать и ключи от канцелярии. Он пожелал мне удачи, и я уехал. До Орловки было 65 километров. Но темная ночь защитила меня.

Все случилось так, как я и предполагал. Солдаты искали меня дома, все при этом обыскав и забрав все, что им понравилось. Это было очень тяжелое время для моей семьи. Я целыми днями был где-то в горах, вечером я спускался в какой-нибудь аил и оставался там переночевать. Перед этим надо было всегда убедиться в том, что в аиле нет ни одного солдата. Для ночевки я выбирал самую лучшую юрту, так как я не мог стать обузой для бедняка. Меня все принимали очень приветливо, потому что меня знали много лет, мне давали все самое лучшее, что могли дать. Одновременно я мог использовать мои визиты для миссионерской работы. Меня спрашивали об очень многих вещах, и вечером собирался почти весь аил.

Таким способом я жил более четырёх месяцев, ходил от одного аила к другому. Однажды вечером я был в гостях у сартского муллы, который был женат на кара-киргизке и работал учителем для кара-киргизских детей. Вдруг я услышал, как меня на улице кто-то спрашивает. Я очень испугался, но потом узнал голос моего дорогого товарища, брата А.Янцена. Это было чудо! Он много дней искал меня и, наконец, нашел. Он хотел подбодрить меня и разделить со мной мою судьбу. Несколько дней мы провели вместе, но потом я убедил его в том, что вдвоем опасность намного больше, он расстроился, потом ему пришлось вернуться домой.

Погода в горах сильно ухудшилась, была уже осень, меня начал мучить ревматизм, и я почти не мог ходить. Поэтому я вернулся домой и решил, что у меня нет другой возможности, как идти в город и потом в ГРУ. Там не переставали удивляться, как это так, что я пришел сам. Они посовещались в другой комнате и потом отвели меня в тюрьму. Брат Генрих отвел коня домой и взял письмо для моих близких, которое мне разрешили написать солдаты.

Тюрьма на мои суставы действовала просто ужасно, меня держали в маленьком помещении, там не было постели, мне пришлось лежать на холодном бетонном полу. Что я пережил, это нельзя рассказать, это знает только бог. В этих условиях я провел одиннадцать дней. На двенадцатый два солдата вывели меня с трудом из камеры, и я думал, что теперь меня застрелят.

Но все кончилось по-другому. Меня отвели к комиссару, он спросил мое имя и другие данные, а потом увидел, что у меня в кармане книга. Он удивлялся, как это так, что ее не забрали, ведь и часы, и кошелек взяли, а библию – нет. Он спрашивал, как я еще могу верить в библию. Он громко смеялся и сказал, чтобы я что-то прочитал. Долго не думая, я открыл и прочитал третью главу из книги пророка Исайи, глава 3.

Он прервал меня и сказал: «Кто это написал? Ведь это именно то, что сейчас происходит по всей России». Он долго раздумывал и спросил, если так пишется во всех библиях. Он еще подумал и сказал, что ему тоже нужна библия. Я ответил ему, что у меня есть знакомый в городе и он может принести ее. Через несколько дней он позвал меня снова и хотел, чтобы я знакомил его с библейским учением и для того он будет звать меня к себе исполнять обязанности писаря. Из-за этого я мог потом спать в камере на нормальной постели, так что я стал чувствовать себя получше.

Уроки библии с тюремным комиссаром проходили ежедневно в течение нескольких недель, и я видел, что он становится другим человеком. Но вот однажды я пришел туда и увидел, что на его месте сидит кто-то другой, какой-то австриец – тоже бывший заключенный. Он сказал, что бывший комиссар попросил освободить его от должности, потому что он хочет вернуться домой.

В то время жители Туркестана, которые являлись мусульманами, тоже объединились и создали свою собственную коммунистическую партию: они тоже хотели быть лучше защищены от мусульманских большевиков. Новый председатель этой партии был моим хорошим знакомым, он передал в мусульманское ГРУ петицию, которую подписали и другие семнадцать человек, где они ручались за меня и просили выпустить на свободу. Меня освободили в 1919 году, пять месяцев я скрывался в горах и пять месяцев пробыл в тюрьме в качестве приговоренного к смерти.

С тех пор мне приходилось принимать участие во всех партийных собраниях. В качестве представителя интересов нашей общины и русских крестьян мне было часто, находясь на позиции христиан, очень тяжело. В то время в деревнях проводилось много реквизиций: забирали зерно, коней, свиней, овец. Это, естественно, не могло как-то подбодрить крестьян, некоторые давали волю своему гневу и говорили: «Янтцен такой же большевик, как и все остальные в городе. Если бы он им не был, то нас бы так не грабили». Они не видели при этом, что со мной и с семьями моих пяти сыновей обращались при реквизициях точно так же.

Продолжение

Пётр Кокайсл, факультет экономики и менеджмента, (Czech University of Life Sciences) Прага

Амирбек Усманов, Радио Свобода – Азаттык, Прага