К тысячелетию Юсуфа Баласагуни, великого поэта и мудрого учёного
В своих авторских отступлениях Юсуф Баласагуни старается держаться в рамках собственных четко выраженных принципов, которыми он руководствовался, наверное, при работе где-нибудь в канцелярии во дворце (а такое вполне могло быть, потому что ему не сразу же дали звание великого хас-хаджиба – должность министра, без опыта работы в государственной службе). Создавая свое произведение, Юсуф, убежденный в том, что «Наследство живому от мертвого — слово», говорит о вечности своего сочинения.
В народе пословица древняя есть:
«Дар сыну — отцовское имя и честь!»
Сын, имя и честь получая в награду,
В наследстве стократ обретает отраду.
Бессчетны владыке всевластья даянья,
Мой дар — этот свод, «Благодатное знанье».
Дары те не вечны — удел их таков,
А мой будет вечен во веки веков!
Что скопишь, сберешь — все уйдет незаметно,
А слава письмен неизбывна, всесветна! (стихи 110-114)
Разумом, утверждает Юсуф, бог наставил человека к благу и счастью (гл. 6), и Юсуф обращает к «умным и понимающим» (стихи 203-204) свое наставление — «нужные», по его мнению, слова (стих 185).
Творец человека меж тварей отметил,
Чтоб разумом был он и знанием светел.
Умом отличил его, разумом, словом,
Дал облик и сделал в деяньях толковым.
И да стал человек разуменьем велик,
И знаньем он многие тайны постиг.
Кому даровал бог и знанья, и разум,
Того он ко благу наставил наказом.
В науке — все благо, в познаньях — величье,
Даны божьим слугам два высших отличья. (стихи 148-152)
В начале сочинения он говорит, что «просто решил изложить свои мысли» (Юсуф Баласагунский. Благодатное знание, изд. «Наука», 1983, с. 45), и вновь напоминает об этой своей цели в конце произведения (стихи 6501-6502).
Свод его мыслей — «Знание, дающее счастье» должен обучить читающего добру:
Две доблести в муже не знают предела:
Хорошее слово и доброе дело. (стих 181)
Все описываемое в поэме «Знание, дающее счастье» зиждется на основах ортодоксального ислама и морально-нравственных предписаниях шариата — свода уложений, регулировавших юридические и морально-этические отношения мусульман.
Единственный след доисламской идеологии в сочинении — упоминание древнетюркского эпического героя Алп Эр Тонга, которого Юсуф отождествляет с древним легендарным героем Афрасиабом.
Среди тюркских беков есть множество славных,
Славней они многих владык предержавных.
Меж них есть прославленный муж — Алп Тонга,
И всем его слава вовек дорога.
Велик был сей избранный, доблестью славен,
Умом и премудростью был он державен.
И сколько столь доблестных, сильных и властных
Сей мир превращает в навеки безгласных!
Таджики его Афрасиабом зовут.
Когда он возглавил свой подданный люд,
Ему подобало быть мудрым и смелым,
Чтоб власть укрепить над бескрайним пределом… (стихи 276—281)
«Причиной такого отождествления является тот факт, что древнеиранский эпический герой Афрасиаб показан в Авесте как правитель Турана, а у Фирдоуси в «Шахнаме» он — предводитель тюркских племен» (Юсуф Баласагунский. Благодатное знание, изд. «Наука», 1983, с. 520), - пишет С. Иванов и делает ссылку на статью другого ученого X. Короглы. (Имеется ввиду: Короглы Х. Алп Эр Тонга и Афрасиаб по Юсуфу Баласагуни, Махмуду Кашгари и другим авторам. «Советская тюркология», 1970, № 4, сс. 108—115.)
Мы уже говорили о том, что Туран и тюркский мир — это одно и то же, а попытки их раздвоить кроятся в имперских потугах некоторых народов нетюркского или нетуранского происхождения. Про эти геополитические и религиозные проблемы мы поговорим позже, а пока вернемся к образу Алп Эр Тонга, про которого с гордостью пишут и Юсуф Баласагуни, и Махмуд Кашгари.
Неужели умер Алп Эр Тонга,
А скверный (злой) мир остался?
Не отомстило ли ему время (судьба)?
Теперь [вот] разрывается сердце.
Время подстерегло удобный случай,
Протянуло скрытую ловушку (силки)
Бека беков сбило с пути.
Если он [и] побежит, [то] как спасётся?
Дни времени торопят,
Истощают силы человека,
Лишают мир мужей.
Если он [и] побежит, будет настигнут.
Таков ведь его (времени) обычай,
Кроме того здесь – равный удел [всех] (?)
Если мир, прицелясь, пускает стрелу,
Рассекаются вершины гор.
Когда, положив стрелу на тетиву, он (мир) стреляет,
Кто сумеет противостоять [ему]?
Если он (мир), стреляя, целится в горы,
Разрывается сама её грудь.
Беки загнали своих коней.
Горе их изнурило.
Лица их пожелтели,
[Словно] их натёрли шафраном.
Мужи воют, как волки,
Крича, они разрывают [на себе] вороты.
Их голоса звенят, как у поющих.
Они рыдают [и] глаза их застилаются [слезами].
Он зажёг нутро моего сердца,
Разбередил зажившие раны.
Он заставил искать прошлые времена (сожалеть о прошлом).
Дни и ночи проходят в поисках.
Время всё ослабело,
Добродетель стала совсем редкой,
Порочные [и] дурные возросли в числе.
Бек добродетели уходит (исчезает).
Знающие [и] мудрые впали в уничижение,
Мир стиснул их тела (?) зубами.
Плоть добродетели прогнила,
[Её] волокут по земле.
(Перевод приведен из кн. И.В.Стеблева. Развитие тюркских поэтических форм в XI веке. М., 1971, сс. 151-157.)
Так оплакивается Алп Эр Тонга в книге Махмуда Кашгари «Диван лугат ат-турк». Кроме того, в книге всякое упоминание об Алп Эр Тонга сопровождается переводом его как «царь Афрасиаб». Например:
…канд – «город». Так, Кашгар называют урду канд «город проживания», потому что в нем проживал Афрасийаб, находивший приятным его воздух. Это в нижнем Сине.
Было сказано:
калңиз лайу актимиз
кандлар уза жиктимиз
фурхан авин йиктимиз
бурхан уза сижтимиз
Описывая поход на Уйгур, говорят:
«Мы обрушились на них потоком, прошли через их города, разрушили их капища и осквернили головы их идолов».
А ниже есть пояснение:
«У мусульман есть обычай при захвате города неверных испражняться на головы их идолов, чтобы принизить их» (Махмуд ал-Кашгари. «Диван лугат ат-турк», Алматы, Дайк-Пресс, 2005, с. 332-333.).
Только вот не совсем понятно, почему переводчица З.-А.М.Ауэзова пыталась везде заменить тюркскую аффрикату ч арабской аффрикатой ж, отчего смысл хаканийского (бограхановского) текста во многом изменился до неузнаваемости. Зато в пояснении очень четко сказано «испражняться» вместо выглаженного «гадить»…
