К тысячелетию Юсуфа Баласагуни, великого поэта и мудрого учёного
Итак, кто такой Алп Эр Тонга? На самом ли деле это Афрасиаб? И где находился Туран? И что значат слова С.Иванова: «Причиной такого отождествления является тот факт, что древнеиранский эпический герой Афрасиаб показан в Авесте как правитель Турана, а у Фирдоуси в «Шахнаме» он — предводитель тюркских племен»?
Основываясь на утверждении Юсуфа Баласагуни: «Таджики его Афрасиабом зовут» (стих 280), обратимся к поэме таджика Фирдоуси.
Не нами нарушена мира черта;
Война Афрасьябом была начата.
Зло первое некогда Тур совершил,
Иранский престол он Иреджа лишил.
А ныне бойцы Афрасьяба-вождя
В край вторглись иранский, Джейхун перейдя…
Но если, покинув неправедный путь,
Решитесь вы дружбу Ирану вернуть –
Гонимы тогда вы не будете мной:
Обителью не дорожу я земной.
Весь край за Джейхуном пусть к вам отойдет, –
Быть может, покой Афрасьяб обретет… (стихи 10860-10873)
В комментарии же к этим строкам утверждается, что «Джейхун (Аму-Дарья) – основной рубеж Ирана и Турана, тюркоязычных (в основном) и ираноязычных территорий средневековья» (Фирдоуси. Шах-наме. Изд. Академии наук СССР, М., 1957, т. 1, с. 633.).
Так иранский царь Кей-Кобад отвечает послу туранцев в поэме «Шах-наме». Вот как об этом пишет А.Стариков: «Несколько позднее и именно к моменту, когда «Шах-наме» была представлена в Газну, определились новые, свои линии внешней политика Махмуда: экспансия в Индию, а на севере – необходимое обеспечение тыла (мир с «Тураном», т. е. с караханидами) с отказом от Мавераннахра…» (Стариков А. А. Приложении «Фирдоуси и его поэма «Шах-наме». Кн.: Фирдоуси. Шах-наме. Изд. Академии наук СССР, М., 1957, т. 1, с. 498.)
Правильно. Тогда на чем же основано утверждение С.Иванова, что Афрасиаб – «древнеиранский эпический герой»? Да просто на том основании, что тюрки, дескать, были кочевниками, а раз так, то туранцы с их многочисленными городами и садами не могут быть тюрками.
Вот что пишет по этому поводу тот же А.Стариков: «Что такое Туран «Шахнаме»? Это царство или, лучше сказать, «сфера влияния» Ахримана. Туранцы – политические противники Ирана, его извечные враги. Фирдоуси тонко и реалистично показывает возможность мира между иранцами и туранцами. Но эта возможность все время нарушается из-за «злобы Ахримана» и основного психического дефекта туранцев – неспособности различать добро и зло, что в ряде случаев ставит их в положение как бы добросовестно заблуждающихся.
Кто же на самом деле эти туранцы и где их страна? Несомненно, на северо-востоке Ирана. Граница точно указана: Джейхун (Аму-Дарья). Следовательно, Туран – это Заречье, Мавераннахр, Туркестан!
Не означает ли это, что туранцы – тюрки, противопоставленные иранцам? Но такое сопоставление не имеет никаких оснований. Заречье – Мавераннахр, как и Хорезм, - ныне в основном тюркоязычные территории, но в древности это исконные земли иранцев (возможно, и колыбель иранцев!), страна давней земледельческой культуры восточных среднеазиатских иранцев, предков таджикского (а в известной мере и узбекского) народа.
Население этих территорий всегда было смешанным, но с определенным преобладанием иранцев, примерно до X-XI вв., после чего тюркские элементы (и язык) постепенно оказываются преобладающими на большей части территории Заречья, за исключением современного собственно Таджикистана, как бы «острова» иранцев» в тюркском море. Выходит, что туранцы – это кочевники, грозящие с северо-востока оседлому Ирану. Такое предположение возможно, но только отчасти. Ведь в «Шахнаме» Туран по своему внутреннему устройству явно подобен Ирану. Туран – страна с городами, жители ее не кочевники, а земледельцы.
В «Шахнаме» Туран отчасти осмысляется как удел сына Феридуна – Тура, но из контекста очевидна несообразность этого утверждения. По-видимому, первоначально в Авесте речь шла о стране в пределах Ирана, с населявшими ее иранскими племенами, но в религиозном отношении чем-то отличавшимися от общего иранского культа Йездана, а следовательно, зачисленными в число врагов – слуг Ахримана.
В дальнейшем противопоставление Ирану Турана осмыслялось различно, но всегда в плане сопоставлений с внешнеполитическими врагами на северо-востоке, будь то кочевники-иранцы, будь то действительно тюрки, угрожавшие и среднеазиатским, и иранским (Хорасан) земледельцам, как это, в частности, имело место и в X-XI вв.
В борьбе Ирана с Тураном нашла свое воплощение и конкретизацию идея борьбы добра и зла…» (Там же, сс. 565-566.)
Именно так. Не больше и не меньше. Следовательно, по А.Старикову, лишь иранцы – земледельцы, служители добра, а туранцы – кочевники и соответственно служители зла. Вот почему А.Стариков, С.Иванов, и др. никак не хотят верить, что Туран – это мир тюрков, и что тюрки были и есть как земледельческие, так и скотоводческие народы, и в прошлом населявшие, и в настоящем живущие в евразийских просторах.
Вот как о земледельцах Караханидского государства, т.е. о тех же тюрках-туранцах пишет Юсуф Баласагуни:
И про земледельцев скажу я теперь —
Они очень нужные люди, поверь.
Общайся, дружи с ними — вот мой совет,
И будешь ты сытым, не ведая бед.
Отраду от них видит весь сущий люд:
Они и питье и питанье дают.
Всем дышащим сытость приносит еда,
И есть у живого в кормящем нужда.
И ты добротой сих людей не забыт:
Заботами их ты накормлен и сыт.
Дружи с ними — станет нутро твое чище:
Ты вдоволь получишь дозволенной пищи. (стихи 4400 - 4405)
А вот про скотоводов, т. е. про кочевников-пастухов:
Еще скотоводам отличья даны,
Пасут они в долах стада-табуны.
Они все — бесхитростный, праведный люд,
И людям от них — ни несчастий, ни смут.
Одежда, еда, кони — все из их стад,
Они же и вьючных животных растят.
Кумыс, молоко, масло, сыр и творог,
Подстилки и седла их — все тебе впрок.
И все это — пользы великой мужи,
И ты их доверье добром заслужи!
Корми их, пои, с ними близко водись,
И с правдой дано тебе в жизни сойтись… (стихи 4439 - 4444)
Для тех же, кто бьет себя в грудь и гордится своим кочевническим прошлым, приведем отрывок, где рисуется, каким представляли кочевника, когда противопоставляли его земледельцу:
«В земледельческих цивилизациях складывался стереотип кочевника-номада – вечного пастуха бродяг, странствовавшего на необозримых просторах степей и гор и не знавшего своей родины. Он был зачат в одном месте, рожден в другом, а вскормлен далеко и от первого, и от второго. Ошеломляющий выход кочевников на историческую арену, в частности, вторжение киммерийцев и среднеазиатских скифов в Переднюю и Малую Азию, обусловил рождение легендарного образа кентавра – коня с торсом человека, который как олицетворение кочевника-скотовода вошел в мифологию многих народов.
Моральный облик кочевников, если судить по античным сочинениям, конечно же, оставлял желать лучшего. Степнякам ничего не стоило организовать конные разбойничьи отряды для набегов на земледельческие оазисы, сжечь поселения, перебить мужчин, а женщин угнать в плен. Из черепов убитых врагов они делали чаши, из которых пили на пирах, вытирая при этом бороды скальпами, снятыми с этих же голов. Кочевники пили вино, не разбавляя его водой, и напивались допьяна. А если и разбавляли, то только собственной кровью при заключении важных дружественных союзов. Преклонных старцев кочевники убивали, а потом лакомились их мясом. Подобными былями и небылицами пестрят произведения древних авторов как с побережья Средиземного моря, так и с берегов Хуанхэ…» (В.Мокрынин, В.Плоских. Археология и история Кыргызстана. Бишкек, «Илим», 2010, сс. 46-47.)
Но ведь и нынешние историки и политики точно так рисуют кочевников! Вот почему сложились подобные стереотипы, не только искажающие историю, но и претендующие на то, чтобы предстать истиной в геополитических играх…
