К тысячелетию Юсуфа Баласагуни, великого поэта и мудрого учёного
В начале нашего рассказа мы говорили, что Юсуф Баласагуни предстает перед нами не только выдающимся поэтом, но и глубоким философом, ученым-энциклопедистом, знатоком мусульманского богословия, права, арабо-иранской литературы и науки стихосложения, астрономии, математики, медицины и, конечно же, тонким знатоком тюркоязычной лингвистики, фольклора и обычаев.
Мудрость Юсуфа Баласагуни проявляется уже с первых строк поэмы:
И ведает цену ей лишь просвещенный,
Что может невежда понять неученый!
От неуча книгу подальше храни,
Будь он тебе ближе ближайшей родни!
Невежда не вникнет в нее, не заглянет,
А мудрый прочтет и хранить ее станет… (Стихи 20-22)
Далее из стихов становится ясно, что поэт владел многими языками и прочитал на тех языках множество книг. Кроме того, его книги тоже переводились на различные языки:
Весь Чин называл ее «Свод благочиний»,
«Радетель держав» книгу звали в Мачине.
А в странах Востока — отсюда и дале —
Ее «Украшеньем властителей» звали.
Иран — «Книга шахов» нарек ей названье,
Туранцы зовут — «Благодатное знанье»
Различны названья ее по наречьям,
Но ведомы всем языкам человечьим… (Стихи 28-31)
По вводным стихам, где он повествует о семи планетах и двенадцати знаках Зодиака, мы узнаем также, что Юсуф Баласагуни неплохо разбирался и в астрономии:
Одни звезды в небе подобны узорам,
Другие — высоты обходят дозором.
Одни создал он для людей в поученье,
Другим — путеводное дал назначенье.
Высоко и низко — тьма звездных огней,
Одни из них ярче, иные — темней.
Сатурну пробыть в каждом знаке высоко
Два года дано восемь месяцев срока.
Юпитер — вторая звезда. В Зодиаке
Он десять да два еще месяца в знаке.
Марс — третий по счету. От взгляда его
Все в мире цветущее станет мертво.
А Солнцу дано быть четвертой звездою,
Весь мир озаряет оно красотою.
А пятой — Венере — дано своим ликом
Утешить тебя даже в горе великом.
А дальше — Меркурий. Где виден он, там
Свершаться желаньям дано и мечтам.
Луна идет низко — вослед всем планетам
И, с Солнцем встречаясь, горит полным светом… (Стихи 128-137)
Откуда Юсуф Баласагуни мог бы взять такие познания? На чем основывались его знания по астрономии? Где мог великий ученый и поэт постичь науки, которые были привнесены в Кыргызстан и другие страны Средней Азии, как нам раньше вдалбливали в советских средних и высших учебных заведениях, лишь после Великой Октябрьской социалистической революции в России? Опять чужая рука? Опять чужие посторонние влияния? Неужели тюркские народы (эти кочевники и варвары!) не могли самостоятельно усвоить науки, доступные лишь избранным народам (развитым и передовым!)? Или, может, опять эти арабы и персы, которых почему-то всегда нам суют как более развитых, успешных и продвинутых?
Но нет, у тюркских народов уже в IX в. существовала собственная наука по всем предметам, в том числе и по астрономии. Великий земляк и соотечественник Юсуфа Баласагуни абу-Наср Мухаммад ибн-Мухаммад ибн-Тархан ибн-Узлаг ал-Фараби ат-Турки уже тогда в своей классификации наук считает астрономию математической наукой. В «Перечислении наук», определяя предмет астрономии, он относит астрологические предсказания к ремеслам и считает истинной наукой только наблюдательную и математическую астрономию.
В знаменитом трактате «Что правильно и что неправильно в приговорах звезд» на основе законов логики и достижений естествознания ал-Фараби излагает свою концепцию на предмет науки о небесных светилах. Он одним из первых на Востоке подвергает уничтожающей критике юдициарную астрологию, согласно которой земные дела и события управляются различными расположениями небесных светил (ал-Фараби. Комментарии к «Альмагесту» Птолемея.ч. I, Алма-Ата, «Наука», 1975, сс.7-8). Вот почему, наверное, его ученик и последователь Юсуф Баласагуни не пытается связывать земные судьбы с движением небесных тел. Он лишь отмечает размеренность движения созвездий в небосводе:
Двенадцать созвездий в кругу Зодиака —
Их место едино в нем или двояко.
Овен — знак весны, а Телец — рядом с ним,
Потом Близнецов мы и Рака узрим.
Там Лев и Колосья, Весы — им вослед,
А Лук — Скорпиону ближайший сосед.
Затем — Козерог, Водолей, Рыб сиянье,
Взойдя, они небу даруют сверканье.
Три знака весенних, три — связаны с летом,
Три знака — осенним, три — зимним приметам… (Стихи 138-142)
Как видим, наши великие ученые и поэты средневековья, хотя и владели арабским, персидским и даже греческим языками, однако они критически подходили к любым высказываниям и трудам античных и арабо-исламских ученых и философов. Более того, они выдвигали свои собственные, порою более верные свои мысли и теории. И правильно делали, потому что те действительно лишь поверхностно были знакомы с трудами остальных ученых. Вот как историк, биограф и библиограф Мухаммад ибн-Исхак ибн-Якуб Ибн-ан-Надим (ум. в 995 г.) в своем «Перечне» объяснял, в меру своих сил, как и почему вдруг в первой половине IX в. во дворцах, на улицах и в тенистых садах Багдада стали звучать имена Платона и Аристотеля, чудные слова вошли в язык— хаюля, означающее «первая материя», фальсафа, т. е. «мудрость», устукус, как назвали «первоэлемент».
Речь идет о сложном явлении в истории арабо-исламской культуры — о возникновении мощного философского течения, питавшегося родниками античной мысли.
Новые слова, новые идеи, новый образ мыслей, новое миросозерцание— все это надолго входило в интеллектуальную жизнь арабов-мусульман. Пройдет несколько веков, и чуть ли не в противоположном конце Ойкумены, в Андалусии, будут мыслители все на том же языке пытаться ответить на вопросы, которые прозвучали впервые так непривычно в IX в. Вещественными носителями этой интеллектуальной новизны стали книги — манускрипты сочинений по философии, физике, астрономии и другим наукам.
Схема небесных сфер
Средневековые арабо-исламские историки (например, упоминавшийся Ибн-ан-Надим, Ибн-Аби-Усайбиа) приводят сводный перечень диалогов Платона, почти полностью соответствующий классическому платоновскому корпусу. Есть свидетельства полного перевода таких текстов, как «Тимей», «Софист», «Федон», «Государство» (по арабски Ас-Сийяса, т. е. «Политика»), «Законы» (см. 145, 30 — 31. 182, 35 — 36). Правда, ни один диалог не дошел до нас в полном переводе на арабский язык. Компетентный исследователь истории арабо-исламской философии Абд-ар-Рахман Бадави считает, что общий объем аутентичных отрывков из Платона, содержащихся в средневековых произведениях на арабском языке, «не превышает и десятка страниц». Он же считает, что сами цитаты из диалогов (у аль-Масуди, Мухаммада Ибн-Закарии ар-Рази, аль-Бируни, Маймонида, аль-Кифти, Ибн-Аби-Усайбиа) не являются свидетельством в пользу того, что цитируемые диалоги были переведены полностью. Приводимые отрывки могли быть взяты из каких-то других источников (А. А. Игнатенко. В поисках счастья. М, «Мысль», 1989 г., сс. 10-11.).
В той же вводной части поэмы «Знание, дающее счастье» мы узнаем, что Юсуф Баласагуни тысячу лет назад был осведомлен даже о четырех первоэлементах, о которых будто первыми заговорили древние греки:
Огню, воде, воздуху, праху земли —
Всему по три знака: весь мир — в них, — внемли… (Стих 143)
Откуда он мог узнать о них? Есть только два предположения: или он сам к тому времени уже знал Платона и Аристотеля, или он узнал об античной теории опосредованно, через труды своего земляка аль-Фараби.
Как мы уже знаем, на научные, социально-политические воззрения аль-Фараби прямое и заметное влияние оказали труды античных авторов, в частности Платона, Аристотеля и Птолемея. Античная философия дала аль-Фараби уверенность в единстве мироздания. Интерес к человеку и его счастью в Добродетельном Граде с неизбежностью приводит его к необходимости исследования всего существующего в качестве своеобразного введения к учению о счастье. В трактате «Философия Аристотеля» он говорит, что человек является частью вселенной. И если бы мы захотели определить его цель во вселенной и пути ее достижения, нам нужно было бы понять цель и строение вселенной. Иными словами, для познания человека и человеческого совершенства необходимо познать вселенную и каждую ее часть.
Из этого положения с необходимостью проистекала уверенность в единстве человеческого знания, во взаимном дополнении усилий, предпринимаемых разными мыслителями. Хорошо известно, как Абу-Наср пытался примирить Платона и Аристотеля в своем известном произведении «Об общности взглядов двух философов — Божественного Платона и Аристотеля».
