Из цикла "Археология и история древнего и средневекового Кыргызстана"
Эпос кыргызов на Енисее
К вопросу о начале формuрованuя эпоса «Манас»
Енисейские кыргызы, конечно же, создавали эпические произведения. Сохранились сведения, позволяющие выделить из кыргызских средневековых интеллектуалов сказителей эпоса, которые очень напоминают манасчи XIX-ХХ вв.
В истории кыргызского народа эпос «Манас» наряду с исламом и другими формами идеологии стал основным консолидирующим фактором, сплотившим разрозненные племена кыргызов и не кыргызов в силу, способную противостоять внутренним и внешним врагам, в силу, которой сейчас является кыргызская нация.
Столь уникальная роль эпоса «Maнac» в исторической судьбе кыргызского народа (где и когда еще какой-либо эпос сыграл подобную роль?) сравнима с консолидирующей значимостью «Библии» для христианского и «Kopaнa» - для мусульманского миров. Поэтому положение и авторитет профессиональных сказителей манасчи в кыргызском обществе (без натяжек и кощунства) были идентичны положению и авторитету известнейших христианских, мусульманских, буддистских, иудаистских и других богословов у иных народов.
Этим и объясняется всегда повышенный интерес в кыргызском обществе к биографиям, происхождению и личностным качествам каждого выдающегося манасчи. А знаем мы о них, особенно о древних сказителях, до обидного немного.
Первым манасчи, согласно «преданьям старины глубокой», считается Жайсан-ырчы, который был современником самого Манаса. Эпический потенциал его был грандиозен. Он, по утверждению Сагымбая, как очевидец только обстановку и украшения юрты Манаса мог воспевать полдня. Память народа сохранила до наших дней и имя Токтогула-ырчы, который творил эпос примерно 500 лет тому назад.
На наш взгляд, между Жайсаном-ырчы и Токтогулом-ырчы (по времени ближе к первому) можно отметить безымянного кыргыза, жившего еще на Енисее, с которым случилось удивительное приключение. Оно дошло до нас в сочинении Мухаммеда Ауфи, написанном около 1228 г. в Индии.
Ауфи, любивший всякие занимательные и курьезные истории, поведал о любознательном кыргызе, который решил установить, куда впадает родная река Енисей. Согласно рассказу Ауфи, четыре реки в стране кыргызов сливаются в одну полноводную. Она несет свои воды во мраке среди гор. Любознательный древний «кыргызский географ» сел в утлое суденышко и поплыл по течению. Через некоторое время он попал в местность, где горы сомкнулись над узким ложем бешено несущейся реки, и в течение трех дней и трех ночей плыл во мраке, не видя света ни солнца, ни луны, ни звезд небесных. Наконец он вырвался из непроглядной тьмы. Река вынесла его на широкую солнечную равнину, где он смог пристать к берегу.
Кыргыз вышел на пустынный берег и вдруг услышал громкий стук копыт. В чужом краю, в неведомых землях всегда нужно быть предельно осторожным. Поэтому он вскарабкался на высокое дерево и затаился среди ветвей. Сквозь листву он увидел, что к его дереву подъехали три всадника-исполина (Ауфи сравнивает их рост с длиной копья) на столь же чудовищно громадных конях. Вокруг всадников рыскали собаки, не уступающие по величине коровам. Гиганты сразу увидели осторожного путешественника, сняли его с дерева и, опасаясь, что «лилипута» растерзают собаки, посадили в седло впереди одного из них.
Несмотря на свой устрашающий вид, великаны оказались очень добрыми и великодушными. Они отвезли перепуганного кыргыза в свое жилище, накормили и напоили, дали отдохнуть, постоянно удивляясь его микроскопическим размерам. Создавалось впечатление, что нижнеенисейские «Гулливеры» никогда не видели столь маленьких людей. Любезно приняв кыргыза, гиганты указали ему дорогу домой (Бартольд В.Б. Киргизы: Исторический очерк / / Соч. - Т. 2, ч. 1. - М., 1963. - с. 495-496.).
В.В. Бартольд изложил этот рассказ Ауфи, оставив его без комментариев. Он считал, что Ауфи передал какую-то легенду, которая не должна быть предметом исследования историка. На нее должны были обратить внимание фольклористы, но нам не известны попытки анализа повествования Ауфи в этом плане ни современниками В.В. Бартольда, ни нашими современниками. Поэтому мы берем на себя смелость предложить свое истолкование повествования индийского средневекового историка.
Известно, что все манасчи, в том числе советского и постсоветского периодов, начало своего творчества связывают с чудесным сновидением или наитием. Во сне к избраннику якобы являлся сам Манас, Семетей или Сейтек со своими сподвижниками или без них. Великие герои благословляли его талантом и накладывали пожизненную обязанность воспевать их подвиги и деяния. Некоторые манасчи утверждали, что Манас являлся к ним не только во сне, но и наяву. Знаменитый в середине XIX в. манасчи Кельдибек рассказывал, что еще в юном возрасте ему приснились Манас и его соратники. Они потребовали, чтобы юноша воспевал деяния Манаса и совершил паломничество к «Гумбезу Манаса» в Таласской долине. Кельдибек выполнил все требования предков. По его словам, после жертвоприношения в Таласе ему опять приснились великие герои во главе с Манасом и сказали: «До сих пор мы показывались тебе только во сне. Теперь покажемся наяву. Приходи к горе Паладжан на солнечной стороне реки Чу, но только один». Так, Кельдибек, согласно его рассказу, якобы не только видел наяву, но и разговаривал с Манасом и его соратниками (Рахматуллun КА. Творчество манасчи / / «Манас» - героический эпос киргизского народа. - Фрунзе, 1968. - с. 94.).
Мы, не касаясь психологических аспектов мистического избранничества на реальной почвe, которые рассмотрены в трудах Л.Я. Штернберга, Н.И. Винникова и др. (Штернберz Л. Я. Избранничество в религии / / Этнография. - Т. 1. - М., 1927; Он же. Первобытная религия в свете этнографии. - Л., 1936; Винников Н. И. Об избранничестве в свете этнографии. - Л., 1934.), лишь отметим, что в рассказе Ауфи (ХIII в.) и в рассказе Кельдибека (XIX в) много общих деталей. В обоих повествованиях действие разворачивается вблизи рек (Енисей и Чу) и гор (отроги Саян и Ала- Тоо) и любознательный енисейский кыргыз, И манасчи Кельдибек общаются с чудесными героями без свидетелей; в обоих случаях подчеркнута светлая торжественная сторона подобной встречи: у безымянного кыргыза - по выходе Енисея из темных горных теснин на залитую светом солнечную долину, у Кельдибека - у горы на солнечной стороне реки Чу; и на берегу Енисея, и на берегу Чу герои предстают в виде исполинов верхом на немыслимо огромных конях; и кыргыз на берегу Енисея, и манасчи Кельдибек во сне разделили с героями хлеб-соль.
Правда, в рассказе Ауфи есть деталь, о которой не упоминает Кельдибек: это свирепые собаки величиной с корову, сопровождавшие енисейских великанов. Сверхъестественные собаки наводят на мысль о чудесном происхождении собаки Манаса Кумайыка, которая сопровождала героя. Саяно-алтайские истоки мифа о Кумайыке в настоящее время не вызывают сомнения (Молдобаев И.Б. Эпос .Манас» как источник изучения духовной культуры киргизского народа. - Фрунзе, 1989. - с. 42.).
В повествовании Ауфи о путешествии вниз по Енисею и рассказах кыргызских манасчи о побудительных мотивах их творчества есть еще одно (наиважнейшее для историка) совпадение, которое не сразу определишь, - это вещий сон избранника. В повествовании индийского историка встреча кыргыза и трех исполинов происходит вроде бы наяву. Но это только «вроде бы». Внимательное прочтение текста Ауфи, где отмечено, что пустившийся в плавание вниз по Енисею человек «в продолжение трех суток не видел света звезд, месяца и солнца» (как тогда он определил количество суток?), позволяет усомниться в реальности подобного путешествия. На протяжении всего течения одной из величайших рек мира нигде нет и никогда не было мест, где бы над Енисеем смыкались скалы, да так, что не видно было света божьего. Скорее всего, все путешествие кыргыза было мнимым. Он совершил его, как нам представляется, не выходя из юрты и не вставая из теплой постели. Весь рассказ Ауфи можно толковать как вещий сон избранника, подобный вещим снам именитых манасчи, только завуалированный эпическими стандартами и клише.
Таким образом, мы вправе полагать, что в рассказе Ауфи о плаванье по Енисею содержится типичная для кыргызских манасчи версия о причине, побудительном толчке их творчества, которую они связывали с вещим сном, где якобы встречались с героями эпоса. «Путешественник» по Енисею, проспав трое суток, проснувшись, тоже рассказывает о встрече с тремя исполинами, да так активно, что к XIII в. его рассказ достиг далекой Индии, где и был записан. Кто же подразумевался под тремя великанами, сверхмогучими и в то же время великодушными по отношению к малым и слабым? Да и кто другой, кроме Манаса, Семетея и Сейтека, мог войти в эпический мир кыргызов?
Скорее всего, Ауфи и поведал нам об одном из первых манасчи, который творил еще на Енисее и который, к сожалению, остался безымянным.
Кстати, видный манасовед Акбаралы Сыдыков установил, что из 47 сказителей эпоса «Манас» остались неизвестными для нас имена семерых, в том числе двух, со слов которых велись первые записи эпизодов эпоса Ч.Ч. Валихановым и В.В. Радловым в середине прошлого века (Сыдыков А. Героические мотивы в эпосе .Манас». - Фрунзе, 1982. - с. 3.). К этим семи безымянным мы можем добавить еще одного, о котором поведал индийский историк XIII в.
Следовательно, в среде средневековых кыргызов до XIII в. сложился не только миф о трех могучих енисейских богатырях, но и был отработан ритуал посвящения в сказители этого мифа, связанный, как и у манасчи Ала- Тоо, с чудесным сном.
Нам удалось отыскать еще две легенды енисейских кыргызов, которые в той или иной форме получили отражение в эпосе «Манас». Прежде всего, это генеалогическая легенда о происхождении кыргызов. В эпосе «Манас» есть немало намеков на общетюркскую генеалогическую легенду, согласно которой праматерью всех народов тюркского корня была волчица. Однако енисейские кыргызы, являясь народом тюркской семьи, скептически относились к этой легенде. Они, как отметил видный американский востоковед Ричард Фрай, создали свою генеалогическую легенду, в корне отличавшуюся от общетюркской. Кыргызы были убеждены, что их народ, как и тюркский, сверхъестественного происхождения, но берет свое начало не от волчицы, а от коровы, которая «сочеталась браком» с каким-то божеством в горной пещере (Фрай Р. Наследие Ирана. - М., 1972.).
Китайские летописцы, записавшие эту легенду, видимо, не уточнили, что сибирские народы с древности и по сей день называли и называют коровой самку любого дикого парнокопытного животного (лосиху,олениху, козу и т.п.).
Отголоски древней енисейской легенды дошли до наших дней в родоплеменных этнонимах современных кыргызов Ала-Тоо (багыш, сарыбагыш, карабагыш, бугу и пр.). До сих пор среди коренного населения Восточного Прииссыккулья бытует легенда о происхождении от священной матери-оленихи (бугу). Эту легенду опоэтизировал в своих произведениях Чынгыз Айтматов. На наш взгляд, отголоском генеалогической легенды является эпизод в эпосе «Maнac», когда самка белого архара кормит своим молоком, заменяя родную мать, младенца Семетея (Жирмунский ВМ. Введение и изучение «Манаса». – Фрунзе, 1948. - с. 87.).
В эпос «Maнac» вошла еще одна легенда, которая родилась на енисейской почве, - это легенда о птице Алпкаракуш. Мифическая птица была столь велика, что манасчи сравнивал ее с горой. Исследователи эпоса «Maнac» справедливо отождествляют Алпкаракуш с птицей Симург древнеиранской мифологии и находят ей аналогии также в мифах современных монголов, алтайцев, якутов, бурятов (Молдобаев И.Б. Указ. работа. - с. 28-30.).
К сожалению, при этом не учитывался древнетюркский пласт мифологических представлений, который, конечно, имеет древнетюркскую (согдийскую) основу, утилизированную в Южной Сибири для практических нужд. Самый ранний тюркский вариант предания о гигантской птице был записан еще ал-Бируни (XI в.), который привел рассказ очевидца о реакции кочевых тюрок «вocтoкa» на солнечное затмение: «Koгдa и солнце потемнело, тогда они (тюрки. – Авт.) слезли с лошадей и распростерлись в земном поклоне ... и не поднимали они головы, пока не кончилась темнота; я спросил их об этом, и указали они на бога всевышнего, описав его так, как делают язычники, - в образе птицы.
...Они утверждали, что эта птица чрезвычайно большая, живет за морем в необитаемых пустынях Сина (Китая. - Авт.) и стране зинджей (побережье Мозамбикского пролива. - Авт.) и питается дикими слонами, ... она проглатывает их так, как петухи проглатывают зерна пшеницы,и имя ее Хуту. Этим словом они выражают почтение к ней, также титулом хан выражают почтение своим царям, а титулом хатун - к их женам. Хуту - рога этой птицы, когда они найдены; но их находят случайно (один раз за целые века и эпохи), подвергаясь опасности при переезде через море в (те стороны), ... поэтому хуту так ценится среди людей» ( Абу-р-Райхан Мухаммед ибн Ахмед Бируни. Собрания сведений для познания драгоценностей (Минералогия). - М., 1963. - с. 196-197.).
Таким образом, в распоряжении наших самых первых манасчи, основателей эпоса, был уже древнетюркский вариант мифа о гигантской птице, хотя древнеиранская основа его не вызывает сомнения. Есть основания полагать, что миф о гигантской птице с рогами мог возникнуть среди кыргызов Енисея и затем распространиться среди других тюркских народов.
С кыргызами Енисея мифологическую рогатую птицу связывает, прежде всего, само ее название - Хуту. Арабские и персидские средневековые авторы не раз отмечали, что хуту - это ценный материал, из которого делают рукоятки для ножей, мечей и другие поделки для очень богатых людей. Поставщиками хуту на рынки мусульманского мира были только булгары Поволжья и кыргызы Енисея. Современные исследователи установили, что этим загадочным и очень ценным товаром были ископаемые бивни мамонта. Находили их в основном в зоне вечной мерзлоты, где не только стойкие бивни, но иногда и целые туши мамонтов сохранялись в прекрасном состоянии. Кыргызы как единственный цивилизованный народ Сибири, связанный с торговлей по Великому Шелковому пути, с одной стороны, и меновой торговлей с таежными народами обширной северной стороны - с другой, были заинтересованы в сохранении монополии на торговлю столь ценным и ходовым товаром, как ископаемые бивни. Поэтому только кыргызы на Востоке были заинтересованы в распространении самых невероятных и фантастических слухов о чрезвычайной редкости («один раз за целые века и эпохи») находок хуту и невероятной опасности добычи таких рогов птицы («она проглатывает слонов, как петухи проглатывают зерна пшеницы»). Такими слухами они пытались отпугнуть пришельцев из Китая, Средней Азии и других стран от прямых контактов с таежными народами, которые поставляли кыргызам хуту, для сохранения монополии и высоких цен на рынке.
Кстати, булгары на Западе поступали точно так же, как кыргызы на Востоке. По словам булгар, как сообщали мусульманские источники, чтобы добыть хуту, нужно было убить невероятно кровожадного и свирепого единорога, который обитал в дебрях дремучего леса (Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. - Харьков, 1956, с. 227).
Кыргызскую гигантскую птицу Хуту с эпической птицей Алпкаракуш сближает еще один момент. Все манасчи отмечают, что появление Алпкаракуш обычно вызывает природные катаклизмы:
«Когда приземлилась Каракуш,
Земля затряслась, реки вышли из берегов.
Порядок нарушился на земле». (Молдобаев И.Б. Указ. работа. - с. 29.).
Бируни со слов очевидца отметил аналогичную реакцию тюрок: солнечное затмение, нарушившее «порядок на земле», было вызвано якобы появлением птицы Хуту.
Подводя итоги экскурсу в эпическое творчество и мифологию кыргызов на Енисее, мы вправе констатировать, что эпос .Манас» начал формироваться еще на енисейской культурной почве. В настоящее время можно отметить, что енисейские кыргызы внесли в эпос «Манас»:
1) Основной сюжетный стержень - легенду о трех могучих и великодушных богатырях.
2) Миф о птице Алпкаракуш.
3) В какой-то мере в эпосе отразили кыргызскую генеалогическую легенду.
4) В стране кыргызов на Енисее был отработан ритуал начала карьеры сказителя эпоса, связанный с побудительным вещим сном избранника.
Приведенные сведения о начале формирования эпоса «Maнac» на енисейской культурной почве предполагают и наличие прототипа великого эпического героя кыргызов среди политических и военных деятелей кыргызов на Енисее. Так кто же мог стать прообразом Манаса?
