К тысячелетию Юсуфа Баласагуни, великого поэта и мудрого учёного
Национальная культура кыргызов прошла несколько этапов развития и, естественно, что каждому этапу присуща своя культурно-художественная система. При этом на всем протяжении культурного и литературного процесса наблюдается эволюция, преемственность литературных форм. Культурную традицию кыргызов условно можно разделить на шесть периодов: древнейший кыргызский (сакский период), древнекыргызский (орхоно-енисейские памятники), средневековый кыргызский (караханидский период), среднекыргызский (могульский период), новокыргызский (советский период) и современный кыргызский (период независимого Кыргызстана).
Долгое время существовал миф о согдийцах, которые якобы пришли в кыргызские и другие среднеазиатские земли из неведомых стран (ни один учёный так и не доказал, откуда появились так называемые согдийцы), создавали свою культуру, учили кочевников земледелию и строили города (как будто местные жители не умели строить их сами). На самом деле речь шла о местных саках, от которых и образовались нынешние среднеазиатские народы и самоназвание которых персы (не путайте их с иранцами, самоназвание которых те приняли гораздо позже) произносили на свой лад: сок (сог), а арабы сак или саклаб. Махмуд Кашгари о них писал: «Сугдак – «народ, осевший в Баласагуне, происхождением из Сугда, что располагается между Бухарой и Самаркандом». Однако они одеваются и ведут себя так же, как тюрки» (Махмуд ал-Кашгари. «Диван лугат ат-турк», Алматы, Дайк-Пресс, 2005, с. 437.).
Они ниоткуда не появлялись, а испокон веков жили на данной территории. Это были умные и трудолюбивые люди со своим языком, от которого позже и произошли многие индоевропейские и тюркские языки. Кыргызы тоже когда-то были сакским народом, они до сих пор сохранили многие слова, культы и обычаи, традиции и религиозные верования и т.д. Поэтому сакская (маздаяснийская, авестийская, зороастрийская) культура имеет прямое отношение к кыргызской культуре.
О возникновении древнетюркской письменности написано немало исследований. Тюркологи рассматривали её прежде всего как лингвистический материал. С этой точки зрения осуществлён ряд процедур: расшифровка текста, транскрипция на латинский алфавит, прочтение и передача текстов на современный турецкий (Оркун) и русский (С.Е.Малов) языки и, наконец, издание их в Стамбуле, Москве, Ленинграде.
Вот что писала по этому поводу Н.М.Киндикова в своей статье «К вопросу об изучении древнетюркской литературы»: «Из тюркоязычных народов первыми с ней познакомились, по словам исследователя С.Малова, турки и киргизы. Правда, киргизские учёные вначале сомневались в принадлежности орхоно-енисейских надписей древним киргизам (в частности, И.А.Батманов, К.К.Юдахин) (Алтай и Центральная Азия: культурно-историческая преемственность. Горно-Алтайск, 1999. с. 97).
Тем не менее, о древнетюркских памятниках заговорили не только как о лингвистическом и археологическом материале, но и как об историческом и культурном источнике современных тюркских народов.
В.Томсен, одним из первых обращавшийся к этой проблеме, высказывал мнение о том, что тюркские руны генетически связаны с арамейскими буквами, в их пехлевийской (среднеперсидской) и согдийской разновидностях. Эта точка зрения в своё время была поддержана О.Доннером и Р.Готье, а позднее – С.В.Киселёвым, в последние годы – С.Г.Кляшторным, В.А.Лившицем, А.М.Щербаком, А.Н.Кононовым и др. (Ч.Джумагулов. Эпиграфика Киргизии. Выпуск 3. Изд. «Илим». Фрунзе. 1987, сс. 15-16.)
В.А.Лившиц, предпринявший попытку детально проследить связь древнетюркских рунических графем с согдийским алфавитом, пишет: «Руническое письмо возникло в результате единовременной сознательной обработки согдийского алфавита, а не как следствие его длительной стихийной трансформации или нескольких разновременных попыток его применения для фиксации древнетюркских текстов. Согдийские графемы в большинстве случаев служили для создателей руники исходным материалом для рабочих праформ» (Лившиц В.А. Происхождение древнетюркской рунической письменности. Алма-Ата, 1978, с. 66.).
К енисейской группе текстов относится ряд надписей на надгробных камнях, установленных разным лицам. Енисейские тексты относятся ко времени государства енисейских кыргызов.
Енисейские рунические надписи дают первые во времени образцы тюркоязычной эпитафийной лирики, написанной от лица умершего. Наиболее пространные из них, такие, как надпись с Бёгре, Алтын-кёля и Элегеста, построены в форме биографического повествования, рассказывающего о некоторых главных событиях в жизни погребенного. (Стеблева И. В. Древняя тюркоязычная литература. с. 198.)
К такого рода литературе относятся и эпитафии «На смерть Алп Эр Тонга», «На смерть неизвестного героя» из книги Махмуда Кашгари «Диван лугат ат-турк». Следовательно, и Махмуд Кашгари, который называл язык своей книги «хакани», т.е. императорский, и его старший соотечественник Юсуф Баласагуни, который обозначил язык собственной поэмы как «буграхановский», т.е. опять по титулу правителя, продолжали традиции древнекыргызской литературы енисейского периода.
Начало нового периода развития кыргызской литературы связано с образованием Караханидского государства. К тому времени, когда в конце X в. караханиды сменили в Средней Азии династию саманидов, в столице государства Бухаре сложился сакский литературный круг, давший такие творческие индивидуальности, как поэт Рудаки, Фирдоуси и др.
С переходом власти к тюркской династии в культурной жизни Средней Азии почти ничего не изменилось, что отчасти объясняется принятием тюрками ислама (процесс, начавшийся в середине X в.). При дворах тюркских правителей нашли покровительство персидские поэты. Тюркские правители не только поощряли их, но и сами писали стихи на персидском языке. Однако, подчинившись влиянию мусульманской культуры, тюрки при этом сохранили свой язык и не окончательно порвали с древними традициями, о чем можно судить по дошедшим до нас письменным памятникам этой эпохи.
Этико-дидактическая поэма Юсуфа Баласагуни «Знание, дающее счастье» охватывает все стороны жизни идеального правителя и его должностных лиц. Поучения сопровождаются сведениями из самых разных областей науки: математики, астрономии, медицины. Мусульманская ориентация первого в классической тюркоязычной поэзии сочинения закономерна. Будучи правоверными мусульманами, караханиды могли одобрить такое произведение, где излагались бы идеи, полезные для тюркской династии, выступавшей в качестве властителя Мавераннахра.
Но, работая над своим трудом о правильном управлении государством, Юсуф Баласагуни поставил перед собой задачу еще более грандиозную — создать монументальное поэтическое произведение на тюркском языке. Он отразил в поэме свое понимание разумно устроенного и основанного на справедливости государства. Так как автор был сведущ во всех областях средневековой науки, то и его труд отвечал необходимым правилам создания сочинений подобного рода. Вступительная часть поэмы «Знание, дающее счастье» содержит обязательное для жанра месневи вступление, куда входят прославление бога («Над сущим господь вознесен величаво,//Ему подобает великая слава!») и пророка Мухаммеда, посвящение правителю и где сообщается о значении книги и о причинах ее написания. Затем следует основная часть поэмы, которая в месневи всегда свободна.
Юсуф Баласагуни для основной части поэмы избрал форму диалога четырех действующих лиц: правителя Кюн Тугды (букв. — «Восход солнца»), его везира Ай Толды (букв. — «Полная луна»), сына везира Огдулмыша и брата везира Одгурмыша. Сюжета почти нет. Заключительная часть поэмы содержит традиционные в восточной поэзии жалобы на старость, вероломство друзей и гибельность мира, а также наставления самому себе. Отличительная черта композиции «Кутадгу билиг» — вкрапление в месневи более двухсот четверостиший типа рубаи — и то, что заключительные главы написаны в форме касыд. Таким образом, первое в истории тюркоязычной классической поэзии сочинение включало в себя несколько жанров арабской и персидской поэзии, которые в дальнейшем и у тюрков оформились в законченные и обособленные литературные жанры.
«Кутадгу билиг» содержит ряд советов автора поэмы караханидским правителям.
Поймешь ты: для всех эта книга прекрасна,
Полезна властителям, правящим властно.
В ней сказано все обо всем мудрецами —
Как править властителям, кто они сами,
И как властелинам державу блюсти —
Каким к тому мерам быть должно в чести,
Что губит страну, что навеки упрочит,
Что власть укрепляет, что — рушит и точит,
Как войско сбирать и к каким переходам
Готовить его, отправляясь походом…
По мысли автора, необходимы создание стройной системы управления, особый подбор обученных делу чиновников, упорядочение системы налогов, которые предлагается взимать в соответствии с размерами богатства и не превышать возможности людей. Юсуф Баласагуни протестует против насилия и произвола феодалов, против разорительных междоусобных войн, защищает идею централизации государства, призывает к развитию торговли, ремесел и науки.
В многочисленных главах поэмы описываются необходимые качества придворных и должностных лиц (военачальника, посланника, казначея и др.), указывается, как нужно вести себя с представителями других сословий и профессий (поэтами, землевладельцами, торговцами, звездочетами, врачами и ветеринарами), определяются правила поведения в быту и семье. Достижение идеала возможно, если правитель сочетает в себе четыре основных качества — справедливость, ум, счастье и довольство. Автор создает утопическую картину богатого, процветающего государства, где нет бедняков, высоко развита культура и повсюду царят спокойствие и мир. Одновременно с восхвалением человеческих добродетелей он выступает и против пороков: лицемерия, лжи, клеветы, зависти, алчности, скупости.
Поэма Юсуфа Баласагуни «Знание, дающее счастье» насыщена разнообразными художественными приемами — сравнениями, эпитетами, аллегориями, метафорами. Наиболее часто употребляются метафорическое сравнение и аллегория. Так созданы картины непостоянства человеческого счастья и коварства судьбы, погони людей за богатством. Построенная главным образом на диалогах и монологах действующих лиц, поэма «Знание, дающее счастье» богата приемами поэтического синтаксиса: риторическими вопросами, обращениями и восклицаниями. Произведение содержит сентенции, афоризмы, пословицы и фразеологические обороты, свидетельствующие о хорошем знании тюркского фольклора. «Красота ума — речь, а красота речи — слово. Красота человека — лицо, а красота лица — глаза. С помощью языка человек произносит слова. И если слова его хороши, то прославится его лицо»; «Знание — богатство, обладая им, не будешь бедняком, его не отнимут у тебя ни вор, ни обманщик»; «Ради человечности дано людям имя — человек, человечностью возвышает свое имя человек».
По точности и выразительности изображения особенно привлекает внимание вступление к IV главе поэмы, которое посвящено весеннему пробуждению природы.
Повеял Восток благовоньем весенним,
И райским овеяло мир дуновеньем.
И мускус простерся над гладью камфарной,*
Весь мир озарился красой лучезарной.
Весна сорвала полог зимнего сна,
И радугу счастья воздвигла весна.
И солнце сместилось, чтоб снова прийти бы
В созвездье Овна из созвездия Рыбы.*
Оделись деревья зеленым покровом,
И все стало алым, багряным, багровым,
Весь мир стал зеленой красой осиян —
Властитель в Хытай снарядил караван.*
Сто тысяч похвал от меня им, всесущий,
Ты память о них сделай вечно живущей.
Возрадуй их дух похвалой от меня,
Да быть мне при них в смуте судного дня.
И горы, как будто сурьмою и хною,
Багрянцем окрасились, голубизною.
Сто тысяч цветов расцвело той порою,
Весь мир дышит мускусом и камфарою.*
И пряной волною дохнул ветерок,
И мускусным духом весь мир обволок.
И птиц разноперых несметная стая
Крикливо теснится, садясь и взлетая,
Садятся, летают в бескрайних просторах,
Парят в горних далях, пьют воду в озерах.
Кричат журавли, караваном парят,
Как будто верблюдов шагающих ряд.
Они, к вожаку воззывая, курлычат,
Как будто бы девушка милого кличет.
Что кровь, красноклюва, что прах, черноброва,
Кричит куропатка — смеется бедово.
И ворон кричит, поднимая свой клюв,
И гуси скрипят, долу шею пригнув.
Поет соловей среди розовых кущей, —
Звучит день и ночь его голос влекущий.
И серны резвятся в цветущих полянах,
Играют маралы в просторах багряных.
И хмурится небо, и плачет навзрыд,
А радостный дол многоцветьем блестит.
И смотрит весь мир на себя в эту пору:
Все рады, друг друга любя, в эту пору…
Такое не мог написать житель пустыни, такое мог написать только житель гор!
